— когда тебе тридцать с гаком, — тон ронана становится утрированно-наставническим. — тебе уже нет дела до всех этих цветочно-сопливых открыточек, которыми обмениваются друг с другом краснощекие юнцы.
боккара останавливается перед зеркалом, пытается завязать темно-синий галстук, извивающийся в его длинных пальцах голодной змеей, и недовольно морщит нос от собственного отражения: он становится похожим на персонажа из мультфильмов тима бертона, обрастая налетом пыли и ежемесячно теряя по килограмму в весе. его рабочее место в офисе находилось за разросшимся (к всеобщему удивлению) кустом шеффлеры, соседствующей с уже привычной грудой макулатуры, которая лежала на полу. первые два месяца рон пытался сдвигать нарастающую гору к дальнему столу, но утром его ждали разочарование и тень, растущая вместе со стопками бумаг. коллеги подшучивали, что с каждым днем, проведенным в его импровизированной пещере, он становится серее; будто боккара сам выбрал себе именно это место. на случай, если кто-то решит посоветовать ему почаще выходить на свежий воздух, пачку сигарет выкинуть, а освободившиеся от перекуров двадцать минут в день тратить на полезный по всем канонам перекус, обязательно включающий в себя большое количество белков и углеводов, рон нашел удобную отмазку: «для этого придется уволиться с работы, а если я уволюсь, то мне нечем будет платить за съем и я умру в канаве, подвывая от голода». добавить ко всему прочему брови, жалостливо сведенные к переносице — готово, вы прекрасны! этот жалобный взгляд работает всегда. особенно, когда тебе восемнадцать и ты очень хочешь уломать красивую соседскую девчонку на поцелуй.
в жизни ронана той толпы дрожащих красавиц больше нет, их места поначалу долго пустовали, а потом туда пришла вега: с ноги выбила разбухшую от морозов дверь и со скрещенными руками уселась на пьедестал, заинтересованно разглядывая все вокруг.
вокруг было пыльно.
голос милен фармер настойчиво прорывался сквозь помехи старого радиоприемника, с трудом преодолевшего тяжелый путь из марселя в новый орлеан. боккара даже не был уверен в том, что три теплых свитера, зачем-то бережно обмотанных вокруг устройства, смогут спасти корпус от трещин. редкие гости удивленно раскрывали рты, через несколько секунд изрекая, что такому раритету самое место в музее, а не на кухне у молодого человека, но рон отнекивался, придумывал радиоприемнику по пять новых смыслов за раз (и никогда в них не верил). раздражала не их правота, а вера в то, что мнение, которым они делились, хоть что-то значило. в жизни рона есть лишь три человека, чьи слова для него значат больше, чем ничего.
— нет, если поразмыслить, то получать подарки от любимых может быть приятно, но вся эта атмосфера...
ронан посмотрел в блестящие глаза своего собеседника и артистично взмахнул руками вверх, ударяясь кончиком пальца о кухонный шкафчик. здесь все было ясно без слов, диагноз (доктор, примите к сведению, пациент ведет свои бурные диалоги с плюшевым медведем) мог поставить даже студент первых дней: затянувшаяся френдзона. ничто так не говорит о задетых чувствах, как громкие слова о том, что тебе глубоко наплевать.
делать первые шаги, позволять себе рискнуть и сказать о своих чувствах вслух — нет, ни в коем случае, это не стиль рона. привычнее было сидеть на своем скрипучем стуле и пристально сверлить взглядом флойд.
за несколькими неудачами последовала небольшая победа и, наконец, он увидел в зеркале приемлемый узел. хотелось бы, конечно, вокруг шеи обмотать что-то покрепче галстука, который с треском предаст, если вдруг у рона совсем не останется сил и он решит закончить все на ненавистной желтой люстре в кабинете начальника, но что-то внутри подсказывало, что этой жизни стоит дать еще один шанс.
из квартиры приходится выбегать, чуть не роняя ключи на грязный пол. если верить часам на левом запястье, ронан имеет все шансы попасть под горячую руку руководства, придя в офис к стандартному утреннему мероприятию: раздаче пинков для всех опаздывающих. им кажется, что это сможет исправить ситуацию, но рон, глядя на неизменные лица страдальцев, выстроившихся у шершавой стены в ровную шеренгу, с усмешкой цокал языком и покачивал головой. и теперь он рискует стать одним из них. больше всего на свете рон боится стать посмешищем, — он еще в школе не мог унять трясущиеся коленки, когда учительница по физике вызывала его к доске, — и этот страх гонит его через несколько кварталов, минуя грязные лужи и три светофора.
— я пришел на десять минут позже обычного, — боккара дает себе отдышаться, полулежа на стуле и обмахиваясь тонкой пачкой бумаг, которые кто-то положил на его стол. — и по дороге чуть не упал три раза.
ронан с прищуром смотрит на вегу, раздумывая, стоит ли шутливо шлепнуть ее по плечу в качестве наказания. скупой смешок ушел кашлем куда-то в кулак, чтобы не поощрять попытки подкалывать начальника.
на запрос «каким должен быть наставник» поисковик отвечает, что оный должен обладать следующим списком качеств: честность, открытость, лояльность, успешность, терпеливость, целеустремленность. подходящее под ситуацию подчеркнуть, сделать глубокий вдох и улыбнуться. рон продолжает терпеть, пусть даже иногда его левый глаз начинает предательски дергаться. для отвлечения он начинает пересчитывать сердечки, которыми усеян весь ее розовый (красивый) свитер. вега была хороша в подборе нарядов, в особенности по случаю праздника, и сложно было не отметить ее старания — она стала глотком свежего воздуха для сотрудников, засидевшихся в этом тусклом издательстве.
— выглядишь сегодня... интересно. не жарко? — ему хочется сказать, что она красивая; ему хочется сказать, что вчера вечером он пришел домой и заметил, что его пиджак насквозь пропитался ароматом ее парфюма, а затем аккуратно повесил его на дверцу шкафа и планирует никогда больше не стирать все вещи, которые так пахнут; ему хочется сказать, что, мать его, у нее самые мягкие волосы, которые хочется трогать каждую секунду. но жизнь такова, что ронан после двадцати пяти отупел и, возможно, стал амебой.
боккара закидывает ногу на ногу, попутно задевая носком оксфордов вегу, с противным скрипом отворачивается от нее и утыкается взглядом в бумаги, которыми обмахивался до этого. буквы расплываются, меняются местами друг с другом, приходится прыгать со строчки на строчку, чтобы угнаться за ними, но все впустую. если бы не приобретенный сероватый оттенок кожи и, кажется, дефициты каких-то полезных микроэлементов, флойд удалось бы увидеть его розовеющие от накатывающего смущения щеки.
— чего так рано пришла сегодня? мне так нравилось наблюдать за тем, как тебя отчитывают, — рон наконец позволяет себе улыбнуться отчего-то дрожащими губами.
